30 июня исполняется 22 года самой первой книжке о Гарри Поттере. Этот герой, прямо скажем, уже солидного возраста, принадлежит к новой, самой современной концепции детских книжек. Ее отличие — в отсутствии нравоучений, наблюдении, осмыслении доступного каждому ребёнку «кусочка» жизни. А еще в том, что возраст романтики и самостоятельных приключений стал выше.
Современные Мишки с друзьями больше не убегают на огород воровать огурцы, не варят каши кастрюлями, Дениски не выкидывают еду в окна. Все немного иначе, чем в нашем детстве. А если сравнить с тем, как развивалась литература для детей в последние 200 лет, то можно найти еще больше удивительных изменений. Начнем с того, что в стихах для малышей больше не грозят отрезать пальцы или бросить в хлев к свиньям. А ведь именно с таких стишков началась целая эпоха детских книжек, и ими зачитывались как малыши, так и взрослые.
Знакомьтесь: «Растрепанный Петер» или «Степка-Растрепка»
Такое безобидное название было у первого детского бестселлера, книжки Struwwelpeter. Впервые этот сборник коротких стишков для малышей увидел свет в 1845 году в Германии. На английский ее переводил сам Марк Твен, очарованный рифмами и сюжетами, а в Россию она попала всего спустя три года.
Глянь-ка, кто проходит там?
Фу, неряха Петер сам!
Ты на руки посмотри-
Ногти длинные узри,
Их не стриг он года два,
Волосы, как грива льва.
Фу! — встречая, скажет всяк -
Что-то с Петером не так!
А вот другой перевод, уже со Степкой-растрепкой:
Отчего он так оброс?
Он чесать себе волос
И ногтей стричь целый год
Не давал — и стал урод.
Чуть покажется на свет —
Все кричат ему вослед:
«Ай да Степка! Ай, растрепка!»
Автор стишков написал их в лучших традициях современного родительства, сам и совершенно случайно. Генрих Гофман-Доннер, доктор медицины пытался найти для трехлетнего сынишки подарок на Рождество, книжку с простым и понятным текстом и детскими иллюстрациями. И, разумеется, не нашел, детская литература на тот момент ограничивалась довольно нудными нравоучительными историями и энциклопедиями.
В России, к примеру, к этому времени уже закончил существование журнал «Детский музеум», издававшийся на трех языках (русском, немецком и французском) с 1815 по 1829 годы. Он копировал немецкую энциклопедию «Книга с картинками для детей» и отличался удивительными фактами и классификациями. Например, барсук считался разновидностью медведя, тюлень — земноводным, паук — насекомым. А про некоторых животных сообщались довольно странные подробности: «Хвост есть единственная часть бобра, которую можно употреблять в пищу. Вкусом он подобен рыбе».
Был там и уникальный зверь, «состоящий из ног и шеи», по имени камелопард. Похож камелопард был на лошадь, верблюда и оленя одновременно. Как не трудно догадаться, под этим названием скрывался довольно условно нарисованный жираф. В отдельном разделе детей знакомили с «баснословными» животными, которые как будто бы живут в далеких странах (а может, и нет), и для каждого была подробная иллюстрация. К таковым, например, отнесли сначала «камелопарда» вместе с сиренами, грифонами, химерами и… дельфинами. Камелопарда позже перевели в разряд реальных зверей, а вот дельфины остались мифическими персонажами.
Не обходился журнал-энциклопедия и без нравоучений и указаний на «прекрасное» и «ужасное зрелище». Так, уже исчезнувший к XIX веку с лица Земли дронт, включенный в список птиц, назван «безобразным животным».
Герр Гофман-Доннер не стал долго копаться в немногочисленных нравоучительных историях для детей и странных энциклопедиях. Он купил тетрадь и сам стал автором стихов и картинок для собственного сынишки. Хотя и в его историях не обошлось без все тех же нравоучений: стишки получились о том, как детям вести себя положено. Почему нельзя плохо кушать, быть непослушным, не мыться, дразнить зверей, играть с огнем и сосать палец. В общем, довольно знакомый нам свод правил поведения для раннего детского возраста. Так почему эта нехитрая литература вдруг стала невероятно популярна?
Все дело — в подаче материала. Назидательный дидактический тон детских книг того времени утомил даже взрослых, а дети их вообще плохо понимали. У Генриха получилось изобрести новый принцип подачи правил: через смех над героем, который ведет себя неправильно. Пусть даже какие-то из его стихов нам сегодня кажутся крайне жестокими и кровожадными, дети наконец получили что-то свое, соответствующее возрасту. Детские хоры распевали про Степку, который «стал урод», как Ваню-неряху (в русском переводе) папа затолкал к свиньям в хлев, как трех насмешников, высмеивавших негра, топили в чернилах, и как Володе, любившему сосать пальчик, «немец, искусный портной», острыми ножницами (специально подточил!) тот пальчик-то и прихватил. Ну а крошка Ниночка, игравшая со спичками, сгорела дотла, и только верная собачка осталась лить по ней слезы.
Искусствовед Александр Бенуа отнес «Растрепу-Петера» к своим любимым книжкам и отзывался о нем, как об очень убедительном сочетании текста и картинок, единении наивных фигур, нелепых сцен, поражающих воображение малышей. Страшных, жестоких, но таких детских, что страшное и жестокое становится забавным, не теряя при этом своей силы убеждения.
«Степка-растрепка» не остался в ХIХ веке. Даже в российской литературе, не говоря уже о зарубежном мире детских книг, еще долго возникали переделки и подражания. К примеру, история Самуила Маршака про девочку, игравшую со спичками и сгоревшую в пожаре, основана на сюжете Нины из старого стишка доктора Гофман-Доннера, приложившего руку к воспитанию наших прабабушек и прадедушек.
Дореволюционная литература: бутафорские ужастики и отдельный детский мир
Гипертрофированные, бутафорские «ужасы» немецкого доктора прижились и еще долго «аукались» в детской литературе, как официальной, так и придуманных малышовым народцем считалочках. «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана», «Мальчик в подвале нашел пулемет, больше в деревне никто не живет». Его насмешливые интонации можно встретить у многих детских поэтов, от Чуковского («Чудище прыгнуло к ней, сцапало бедную Лялечку и убежало скорей») до Григория Остера, призвавшего не мыться, зубы не чистить, так как все суета и тлен: «К старости сама собою облысеет голова». А известный рыжий-конопатый, который «убил дедушку лопатой»? Все это — наследие тех самых первых детских стишков, немного подправленное веками, но все равно преследующее одну цель: донести до детей хотя бы в такой форме правила поведения.
К счастью, любимый многими до сих пор Чуковский традиции детской нравоучительной поэзии сумел творчески переосмыслить и брал в качестве источников и другие стихи для детей, благо, к началу ХХ века появились новые авторы. Любим мы Корнея Ивановича не столько за смысл стихов, сколько за ритм и звучание, за образность изложения. Как он сам рассказывал, целью писания было добиться возможности на каждые две строчки нарисовать картинку-иллюстрацию. И прямая мораль не портит тексты: у него-то, в отличие от старинных авторов, все всегда заканчивается хорошо, никто не сгорает и не тонет в чернилах. И дети это ценят.
Но в целом в дореволюционный период детский мир совершенно отделен от взрослого. Грудных малышей тешат прибаутками и потешками, детей постарше активно учат, воспитывают, заставляют запоминать необходимые азы знаний. Появляются книжки о приключениях, путешествиях, адаптированные биографии известных людей и, разумеется, страшные сказки с простыми истинами: слушайся взрослых, один в лес не ходи, а уж если пошел, с волками не разговаривай.
Советский период: мы наш, мы новый мир построим
В послереволюционной России новая концепция детства и детской литературы начала формироваться годах в 30-х. Хороший советский ребёнок ходит в детский сад, становится октябренком, а потом и пионером, как же иначе? Четкое разделение зла и добра, сознательность, стремление быть правильным, помогать маме, не обижать малышей, уступать место в трамвае — основные ориентиры детства. Детская литература помогает расти, желать стать умным, сильным, мечтать о будущем, выбирать профессию смолоду и учиться, разумеется, только на «пятерки». Плохой ученик — практически синоним плохого человека. В лучших стихах до сих пор можно найти вдохновение, мотив для ребёнка (а порой и взрослого) становиться лучше.
Еще одна отличительная черта советской детской литературы — коллективизм. Делать хорошие дела надо в отряде, в команде («Взялись друзья-приятели повысить показатели»). Плохие дети всегда индивидуалисты или, в крайнем случае, вступают в банду Квакина (но в итоге все равно бросают хулигана одного). «Ребята» могут быть разными, но в целом эти «ребята» могут рассматриваться, как единый герой текста.
Пожалуй, отдельного разговора достойны «Денискины рассказы» Драгунского. Они и сегодня не теряют популярности, хотя так, как ведет себя Дениска, современные дети могут только в книжках прочитать. Там можно играть во дворах, с пяти лет самому бегать в кино и к киоску с мороженым, нет этого излишнего внимания, детоцентризма взрослых, гиперопеки и в то же время переизбытка информации и интернет-свобод. Плюс к содержанию все тексты написаны простым и образным языком, пропитаны юмором, светом, и все проблемы по-детски просты и решаемы.
Конец нравоучениям, вперед, за приключением!
На смену советским лозунгам приходит новая концепция детства и, соответственно, детской литературы. Ребёнок уже не просто человек, у которого «идут года, будет мне семнадцать», и надо дождаться и вырасти, чтобы кем-то стать. Нет, все изменилось. Теперь дети — главные герои, которые, как у Крапивина и даже братьев Стругацких, справляются со взрослыми проблемами, рискуют и совершают героические поступки (стоит только вспомнить серию о пионерах-героях). Скучные нравоучения — не для мира детей, Пеппи Длинныйчулок учит друзей самостоятельности в новом стиле, свободе, романтике. Дядя Федор уезжает в деревню и отлично живет без родителей. При этом, надо заметить, у детей сохраняются те же идеалы, что и у взрослых, но способы достижения целей различны.
Альтернативное течение, тоже отвергающее взрослый мир, не только рушит идеалы, но и отражает реальность, не всегда такую радужную, как преподносят детские авторы. К примеру, в стихах Олега Григорьева можно видеть детство, склонное хулиганить, плеваться, играть на стройках, подглядывать за девчонками. Это почти те же «Степки-растрепки», но бутафорский ужас кое-где сливается с настоящим. И в этом мире тоже практически нет взрослых, разве что папа, в которого, как учит Остер, надо тормозить, если разогнался на велосипеде. «Папа мягкий, он простит», не то, что твердый холодильник. Прагматичность детского мира, отсутствие прямой морали — тоже черты новой концепции детства, этакий подростковый бунт авторов, которые больше не хотят писать о нравоучениях и высоких идеалах. Потому что новым детям это все тоже не нужно, не нужны эти рамки.
«Дедушка, ты гдедушка»: интеллект и чувства
И, наконец, современная концепция детской литературы, которая возникла достаточно давно, но активно развивается. Во времена СССР она прорастала через песни Никитиных, стихи Токмаковой, там «недетские» слова складываются в детские сюжеты, и наоборот. И, как до революции, у детей опять есть свой, детский мир. Ребёнок сегодня — не элемент большого детского коллектива, но и не бегает хулиганить на стройку. Романтика и ночные вылазки в чужие огороды уходят в прошлое, а приключения в иных мирах становятся «старше». Тот же Гарри Поттер — по дореволюционным меркам совсем не ребёнок, его детство кончилось. Большинство подвигов в современной детской литературе происходят не в соседнем дворе, а где-нибудь в Нарнии. И только дверь в шкафу реальна, все остальное — фантастика.
Ну а стихи для малышей (мы, разумеется, не говорим о низкопробной «поэзии») стали совсем другими. Хотя ребёнок, как у Маши Рупасовой, все еще занимается положенным ему словотворчеством («Дедушка, ты гдедушка?»), но в то же время он — интеллектуальный наблюдатель, он полон чувств, фантазий, совместных переживаний. Он учится переживать трагедии в песочнице и сурово подтягивать носочек после маминых объятий.
Маша Рупасова
Куличики —
Нет,
Не вечны.
Поплачь,
дорогой,
конечно.
Поплачь, дорогой,
Над ними,
А мама
Тебя
Обнимет.
Главный герой детских книг сегодня — не мальчик или девочка, не приключения или борьба за свободу. Современная литература основана на чувствах, от стишков для трехлеток до поттерианы. Совместные переживания в узком кругу, сначала с мамой, потом с родными, затем с двумя-тремя друзьями, если повезет, или с животным. Родители сегодняшних детей учатся рефлексировать, принимать свои чувства, и в какой-то мере детская литература написана для них тоже. Дети-из-книжек проживают детство в окружении взрослых, а потом уносятся в фантастические миры. Хотя у концепции малышовых стихов, где взрослые — неотъемлемая часть детского мира, появляются продолжатели в литературе детей постарше, тот же Фредерик Бакман («Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения»), хоть он и взрослый писатель. Примерно таков он, современный мир идеального детства. В нем есть близкий взрослый, который сначала создает для ребёнка целую вселенную, растет вместе с ним, защищает, а потом отпускает во взрослую жизнь, оставляя теплые воспоминания.
Детские книги — отражение того, кто такой ребёнок сегодня, что он делает, «куда» растет, что его интересует, как у него складываются или не складываются отношения со взрослыми. И новую концепцию детства и детской же литературы принять непросто. Она существует и развивается, хотя большинство родителей по-прежнему любят старые миры, где ребёнок — будущий борец или нынешний романтик. У старых книг по-прежнему высокие тиражи и масса переизданий, мы ищем их именно с теми волшебными иллюстрациями, которые были в нашем детстве. Кому-то нравятся старые истории, эпоха «золотого детства», у кого-то — вечный роман со звучными рифмами, ритмом и образными строчками. Кто-то предпочитает чувствам и лирике черный юмор и бутафорские ужастики.
Все выборы хороши, если они подходят для родителей и ребёнка, для ценностей конкретной семьи. Выбирайте сами, не смотрите на остальных. И запасайтесь хорошими книжками по своему вкусу. А то вон в одной библиотеке Барселоны запретили «Красную шапочку» и «Спящую красавицу», обвинив авторов в «токсичных шовинистских установках» и «гендерном неравенстве». Так и до «Степки-растрепки» очередь дойдет, а он тоже может быть важной частью детства даже у самого современного ребёнка.
