Елена Кравцова рассказывает о своем деде
«Попали мы в окружение под каким-то поселком, не помню уже его названия. Поля пшеничные там были. Вот в одном из них мы и прятались, почти 3-е суток. Головы поднять нельзя было, немец сразу обстрел начинал. Для меня до сих пор загадка, почему они не сожгли это поле вместе с нами. Есть хочется — сил нет, колоски разомнем в руках, очистим и грызем зерна. Ранило меня там очень сильно в живот. Санинструктор с нами была, перевязала, пить из своей фляжки давала, по несколько капель. Если б не она, не знаю, сидел бы тут с вами или нет. Век благодарен буду».
Из воспоминаний Сапожниковой Зои Сергеевны
«Во время войны мне было 15 лет. Жили мы тогда в Сталинграде. Когда началась Сталинградская битва, очень было страшно. Бомбили нас без остановки. Сначала немцы. Они улетают, прилетают наши и тоже бомбят. До сих пор в ушах стоит гул самолетов и звук падающих бомб. Иной раз мы весь день проводили в бомбоубежище, выходили только, когда стемнеет. Ночью как-то редко бомбежки были.
Потом отец увез нас к своим родственникам, под Урюпинск. Там тоже не сладко было, хоть и поспокойней немного. Страшно было, когда наши начали отступать. Уходили они ночью, а мы не спали, смотрели из окон и плакали…
Потом переехали мы в сам Урюпинск, мама работала там в госпитале. Я ей помогала. Стирала бинты, носила воду из колонки, кипятила инструменты, ухаживала за ранеными, писала за них письма. А еще, ездила на мельницу. Муку привозили редко и мы сами, для себя и для госпиталя, мололи пшеницу.
Мельница была ручная, два огромных жернова и ручка, за которую надо их крутить. До сих пор удивляюсь, как я могла, худющая девчонка, полуголодная, перемалывать мешки зерна! Я долгое время не чувствовала рук. Главный врач нашего госпиталя сам лично мазал мне их каким-то жиром. Шутил, что собачьим… Война давно кончилась, но мне часто, особенно, когда я сильно устану, ночами снятся эти жернова».
Из воспоминаний Апариной Александры Петровны
«Страшное время было. В нашем поселке Красный Сад был командный пункт Сталинградского фронта, а в соседнем селе располагался госпиталь, куда привозили раненых. Днем мы работали на полях. В ту пору у нас большие сады были. Так деревня наша и звалась Красным садом. Овощей тоже много выращивали.
Бомбили вокруг много и часто — Сталинград-то рядом, рукой подать. Водокачку взорвали. И лето 42 года, помню, жарким выдалось. И вот мы сначала ездили на повозках, за водой для полива на речку. А потом лошадей у нас забрали на фронт, вместе с мужчинами, и в селе оставался только старый сторож, у него ноги не было, еще женщины и дети. Стали таскать ведра руками, коромысло на плечи, согнешься бывало под тяжестью, потом и слезами обливаешься и идешь. А куда деваться-то, наши яблоки и помидоры отправлялись на фронт. Мы тоже ковали Победу. Днем воды натаскаешься так, что рук не ощущаешь, а вечером бежишь в госпиталь, помогать ухаживать за ранеными. Насмотрелась там всяких ужасов! До войны мечтала на медсестру выучиться, а потом даже одного вида бинтов бояться стала.
Помню, лежал там летчик, слепой. Я ему письма домой писала и яблоки приносила. Красивый был. Молодой. Найти бы его сейчас, узнать живой – не живой. Да фамилии не помню, столько лет прошло. Алексей его звали».
Из воспоминаний Варгиной Зинаиды Васильевны
«На фронт я попала в 1942 году в медицинский батальон. Помню поселок Парголово, под Ленинградом. Там стоял наш госпиталь, в деревянном доме. Он был в деревне самым большим и, по словам местных, самым добротным. Потом, когда началась Тосненская операция, нам построили несколько палаток. Никогда не забуду, как впервые увидела раненых — без рук, без ног, у кого челюсти нет, кто-то обгоревший. Сразу потеряла сознание. Начальник нашего госпиталя потом постоянно у меня спрашивал: ну что, есть силы работать?
А мне обидно было, что меня за какую-то неженку считают. Я смогу! Я должна!
Раненых было много, привыкла. Работали по 24 часа. Питание было очень плохое. Горячее давали редко. Ходили, собирали крапиву, заваривали ее кипятком — это и чай, и суп.
Раненых на себе приходилось таскать, санитаров не хватало, а бывало приезжало сразу по несколько машин, которые надо было разгрузить, раненых всех перетащить в палатки. Спать было некогда — вздремнешь несколько минут и опять работать. Дождь, снег, холод, трясешься, плачешь от усталости, но все рано идешь».
Александра Анисимова рассказывает о своем прадедушке
«Кто-то хранит ордена и медали, кто-то трофейное оружие. В моей семье в память о не вернувшемся с фронта прадеде осталось лишь несколько – меньше двух десятков – писем.
Иван Павлович Омельченко, жил с семьей в городе Ровно в Западной Украине. 19.06.1941 прадедушка как политрук был командирован в одно из близлежащих сел. Домой он должен был вернуться 22 июня.
23 июня Иван ушел на фронт, а его семья вместе с родными других политработников была одной из первых вывезена на юго-восток Украины в Полтавскую область.
Первые письма прадеда адресованы в город Волноваху его брату Павлу, Иван знал, что его семья отправится туда – больше некуда, — поэтому снова и снова с тревогой задавал один вопрос: не приехали ли Тася, Люся и мама?
Приехали. Живые. Добирались примерно неделю. Во всех остальных письмах прадед обращается к жене, Таисии. Содержание всех посланий однообразно: я здоров, бьем фашистскую гадину, обязательно победим, люблю и горячо целую всех.
Ни слова о реальном положении дел, ни намека на ужас, мясорубку, творившуюся в 1941 году в Западной Украине, которая одной из первых приняла на себя удар армии Гитлера. Не хотел пугать? Возможно. Знал, что письма, содержащие больше информации, не дойдут? Наверняка.
Так или иначе, последнее прадедушкино письмо, датированное 10 сентября 1941 года, как и прочие, не говорило ни о чем, кроме того, что он жив.
Было, правда, одно письмо, которое заставило немного понервничать: «в последнем бою немного ранили. Не переживайте. Ранение легкое, врачи хорошие, быстро вернули меня в строй».
В октябре, когда прабабушка с матерью и дочкой были эвакуированы за Урал, надежда все еще теплилась, несмотря на отсутствие вестей. Прабабушка писала во все инстанции, пытаясь получить хоть какие-то сведения о муже, но тщетно. Отовсюду приходили одинаковые канцелярски-сухие ответы: «…. сведений о местонахождении Омельченко Ивана Павловича в настоящее время не имеется. В списках убитых, умерших от ран и пропавших без вести он не значится».
Наталия Завьялова рассказывает о своем деде
«Во время войны в нашем доме стояли немцы. Бабушка в это время беременная была, и когда она родила, немецкий офицер попросил ребёнка, взял его в руки и стал подбрасывать с криками — воин родился!
Дед на фронте был. Я очень хорошо помню и его самого, и его рассказы о войне. Ушел на фронт в 1941 году, из Подольска, где они жили. Был тяжело ранен осколком мины и долго лежал в госпитале. Хирург, который его оперировал, все говорил: терпи солдат, генералом будешь.
И он терпел, чтобы как можно быстрее встать в строй и продолжать гнать немцев с нашей земли. В наградном листе так характеризуют моего дедушку: Морально устойчив, требователен к себе. Партии ЛЕНИНА-СТАЛИНА и Социалистической родине предан.
Вот такой у меня был дед — Беляков Дмитрий Никитович».
